Журнал "благодатный огонь". Архангельская епархия Митрополит архангельский и холмогорский даниил биография

Нам пишут

Очередной скандал с митрополитом Даниилом

Архангельский митрополит брезгует разговаривать с прихожанами?

Илиана Владиленовна Адаменко, Санкт-Петербург, [email protected]

Общество, Религия

Российский общественный сайт АрхСвобода

Ситуация с которой столкнулись прихожане Свято-Воскресенского храма (с. Матигоры, Холмогорского района Архангельской области) очень похожа на описанную в 2013-2014 годах в Новодвинске.

Если коротко, то суть ситуации в следующем…

В ноябре 2016 отца Александра Ковалева, настоятеля Свято-Воскресенского храма, сняли с прихода и отправили приказом митрополита Архангельского и Холмогорского Даниила в Архангельск клириком Ильинского кафедрального собора. Отец Александр Ковалев — один из уважаемых и старейших священников епархии — 45 лет служения, в храме в с. Матигоры он прослужил 28 лет.

Придя настоятелем в разрушенный храм (без окон, крыши и куполов) вместе со своими прихожанами трудом и молитвой в буквальном смысле воскресил храм. И все это было сделано и делается на деньги местных прихожан и всех прихожан , которые приезжают на службу к о.Александру из многих городов Архангельска, Северодвинска, Москвы, Петербурга, без участия епархии.

О.Александр настоящий пастырь, любящий и понимающий всех, приходящих к нему за советом и утешением. И вот в одночасье, в грубой форме, по-хамски, не сказав ни одного слова благодарности отца Александра снимают и на его место ставят другого священника о.Виталия Привалова ….

Прихожане решили отстоять своего батюшку и начали писать митрополиту Даниилу в Архангельскую Епархию, Святейшему Патриарху Всея Руси Кириллу. Письма остаются без ответа. А при регистрации писем им откровенно говорят: «А кто Вы такие? Вы не из Матигор, вы не местные, и совсем не прихожане…и так далее».

Более подробно вся ситуация описана в письмах от прихожан, которые были уже отправлены в Архангельскую епархию.
14 декабря 2016 мы создали петицию на платформе www.change.org — текст петиции https://www.change.org/p/митрополит-архангельский-и-х .. ,

Сбор подписей продолжается. Среди адресатов нашей петиции :

1.Митрополит Архангельский и Холмогорский Даниил
2.Отдел по взаимоотношениям Церкви и общества Руководитель отдела: игумен Феодосий (Нестеров)
3. Секретарь Арх. епархии: иерей Артемий Ведерников
4. Редакция портала Патриархия.ru [email protected]
5. Синодальный информационный отдел Русской Православной Церкви [email protected].. Председатель Информационного отдела главный редактор журнала «Фома» Владимир Романович Легойда ….

Я не уверена, что до них дойдет наша петиция, и мы получим ответ. Ответа никакого нет до сих пор.

Я написала в «Московский комсомолец», «Правду Севера», «Комсомольскую правду»… Никто не ответил. Только «АиФ Архангельск» хотя бы меня выслушал. Но не помог….

…(редактировано)

Предлагаем Вашему вниманию отрывок из книги Белый храм на высоких горах (С.Петербург: Алетейя, 2004) посвященный многогранному архиерею РПЦЗ, таланту-самородку, Владыке Ирийскому Даниилу (Александрову + 26 апр. 2010 г.).

Сегодня - день Чураевки. Она находится в тихом укром­ном уголке на реке Помпераг, более часа езды от Нью-Йорка. Мы отправились с моим новым другом, музыкантом Николае?. Качановым на его машине и около полудня были на месте.

Дом Георгия Гребенщикова стоит на горе. Говорят, раньше он был ближе к реке, внизу. Но когда начали строить нацио­нальную дорогу, дом перенесли наверх. Теперь он рядом с ча­совней Святого Сергия.

Мы остановились прямо у часовни со сверкающим купо­лом. Золотая луковица, казалось, прорастала стрелами своих молитв в самое небо. Обогнули бывший гараж Гребенщикова, где размещалась некогда типография известного издательства «Алатас». Зашли к Соболевым, русским эмигрантам послевоен­ных лет. Хозяйки дома не оказалось, и мы, обменявшись несколь­кими словами с ее мужем, слепым стариком Соболевым, пошли разыскивать епископа Даниила.

Его дом находился совсем рядом, сразу за поворотом до­роги, идущей мимо часовни. Дверь открыл старик с седой боро­дой, одетый в простую серую холстянку - упрощенный вид священнического подрясника. Это был сам епископ Даниил. Мы поздоровались, и он сразу же сказал:

Жду, давно жду. Извините за беспорядок. Всем гостям я всегда отвечаю: «Вы хотите видеть епископа Даниила? Так его нет дома. А я - его келейник».

Действительно, кухня, в которой мы оказались, была завалена старинными вещами: колоколами, курительницами, русскими самоварами, персидскими кувшинами и разнообразным сле­зным инструментом. Епископ Даниил - настоящий затвор-(, и, если бы не мучил его недуг - диабет, он наверняка не являлся бы на люди. А так приходится часто ходить в лавку за здуктами и вести размеренную жизнь.

Первое, что бросается в глаза при встрече с ним, - редкая самобытность и речи, и мышления, и всей его отшельнической жизни. Он - из старообрядцев. В часовне, на людях, службу ведет по новому уставу, у себя дома - служит по старому. Знает крюковое пение, которое за границей почти неизвестно. Поет редкие распевы, особенно прекрасен Богородичный распев.

Разговор сразу же начался о Гребенщикове, и я, не скрывая своих намерений, выложил, зачем приехал. Завязалась беседа, которая импульсивно касалась разных тем: то Гребенщи­кова, то самого епископа Даниила, то музыки, потому что Владыка и Николай Качанов сразу нашли друг друга - два знатока древней русской музыки.

Епископ Даниил рассказал, что приехал в Чураевку, когда Гребенщиков уже был болен и, потеряв речь, не мог ничего го­ворить. После смерти писателя и его жены, Владыке, тогда еще отцу Александру, перешла типография и то немногое, что было в доме. В свое время он окончил семинарию, освоив там печат­ное дело. Еще при жизни Гребенщикова начал думать об изда­нии книг и через три года после смерти писателя сам выпустил в свет его автобиографическую повесть «Егоркина жизнь». Поз­же стало тяжело работать одному, да и просто надоело, разоча­ровался в печатном деле.

Зафиксированное словоблудие - вот что такое печат­ное слово, - говорит.

Вообще у него было много разочарований. В Чураевку при­ехал с мечтой об уединении.

Говорили, стоит часовенка в лесу - вот я и приехал. Думал, буду служить. А оказалось, никому здесь мои молитвы не нужны. Они-то и на службы не ходят…

А что касается Гребенщикова, - продолжает епископ Даниил, - так это была только идея. Знаете, у писателей часто очень много фантазий.

Храм ли, скит ли он имеет в виду… Или алтайский Звени­город?.. Ортодоксальность, присущая епископу Даниилу, нача­ла медленно закипать. И церковь не та, и люди не те.

Разве им что-нибудь надо? Им ничего не надо.

Конечно, у Владыки свое сугубое мнение насчет Чураевки. Все-таки православное настроение берет верх. Тем более что приехал он в Чураевку, когда всё клонилось к закату, и Чураевка на «кладом захороненным». Да ведь и он тоже - клад захороненный. Сам того не знает, что, сохранив древности в душе, являет собой редкий тип самобытного русского человека. Это ничего, что взгляд на часовню отстраненный, Сергий сам службу служит.

Бывают книги для прочтения, - говорит епископ Даниил, - а бывают для почтения. Так же и церкви - есть приходские, монастырские и мемориальные.

Может, оно и так, но со стороны смотреть, из России, есть кусок русской истории, есть русская деревня Чураевка, затерявшаяся в американских лесах. И пока жива Чураевка, пока стоит часовня Святого Сергия, жива и мысль о чудесном ските, где гда-нибудь затеплится лампада и будет разгораться всё сильнее и сильнее во имя дня светлого.

Мы долго сидим, замерзли от холода, который пробирает-сяпо ногам. Владыка внезапно опомнился, подскочил даже.

Будем обедать. Приготовлю совсем особое кушанье - фалафель по-чураевски. Сейчас я буду поваром, а потом пономарем, а потом иеросхимонахом.

Фалафель - арабское блюдо, из бобовой муки делаются небольшие лепешки. Он усовершенствовал это блюдо, добавив в него рыбу и яйца. Изобретательность епископа Даниила про­является буквально во всем. Поехал на поклонение в Иерусалим, заинтересовался арабским и персидским языками. Хорошо знает персидскую литературу. Цитировал нам «Шахнаме». Всему учится, всё умеет, всё своими руками делает, мастерит сам. Создал несколько архитектурных проектов церквей. Две уже построены: одна - в Англии, другая - в Америке. Радуется, как ребенок.

Моя беда, - говорит, - в том, что я умею больше, чем могу.

Мы с Николаем Качановым бросились ему помогать. Хо­тели наколоть дров, чтобы растопить печку, всё-таки холодно в доме. Владыка запротестовал.

Послушание выше поста и молитвы. - Отобрал у нас топоры и усадил за стол.

Что будете пить, - спрашивает, - чай или кофе?

И здесь же, не дожидаясь ответа, начинает рассказывать очередную историю из своей жизни, которых у него великое множество.

В одном старообрядческом доме меня спрашивают: что будете пить - чай или кофе? Чай проклят на трех соборах, а кофе на семи. Понятно, что чай.

После обеда спешим в часовню Святого Сергия. На улице мороз, и мы стараемся побыстрее идти. Владыка долго возится с замком, наконец открывает двери, и мы оказываемся в ма­ленькой часовенке, в которой могут поместиться 10-12 человек. Теперь от внутреннего убранства мало что сохранилось со вре­мени Гребенщикова. Иконы простенькие. Были когда-то старин­ные, но дважды забирались воры - украли иконы. Умер Гребен­щиков, нет и хранителя. И всё-таки часовня замечательная, дух в ней живет. Рерих ее создавал, Гребенщиков строил, епископ Даниил служит.

Выходим из часовни и спешим в дом - Владыка службу будет вести. Поднимаемся на второй этаж, там домашняя цер­ковь. Зажигаются все лампады.

Вот теперь я пономарь, - весело напоминает епископ Даниил.

Мы осматриваемся и видим множество книг на многих язы­ках. Велик батюшка. Николай Качанов рассказывал позже, как однажды они встречались с какой-то немкой - она дивилась баварскому диалекту, которым владеет епископ Даниил. В углах комнаты подрамники и куски досок с начатыми иконами.

Владыко, Вы иконы пишете? - спрашиваю. А он сразу же парирует:

Прежде чем я был священником, я был иконописцем. Такой батюшка, сам у своих икон служит.

Всё в жизни возможно, но где же времени на всё взять. И снова сыплет шуткой.

Может ли верблюд пройти через игольное ушко? Может. Сначала нужно его постричь, затем скатать шерсть и сплести нитки . Кожу также можно высушить, порезать на тонкие-тонкие ремешки. Мясо сварить и разделить на отдельные волокна. А кос­точки тонко распилить.

И снова спрашивает сам себя: – Может ли верблюд пройти через игольное ушко? Может, но очень много времени потребуется. Долго.

Служим службу. Епископ Даниил облачился в монашеское одеяние. Поет старинные распевы. Раскачивает кадило. Молится. Вот она, Радонега!

Владыко, - говорю, - поехали на Алтай, в Россию Построим там настоящую Чураевку, будем службы вести.

От неожиданности он остановился, застыл даже. Ничего не сказал. Чувствую, хотел бы поехать. Подумал немного и говорит:

Сколько мне жить осталось, не сто же лет. Ну, лет десять-двадцать еще послужу.

Разве этого мало? - настаиваю.

Молчит батюшка. О чем думает, только ему одному ведомо.

Современный мир исказил многие понятия, и самое, пожалуй, основное из них – любовь. А что значит любить себя? Где истинный ответ на заданный вопрос? Об этом размышляет владыка Даниил.

Апостол Павел писал: «Если внешний наш человек и тлеет, то внутренний со дня на день обновляется» (2 Кор. 4:16). С момента грехопадения в душу пришел «ветхий» человек и заслонил собой образ Божий. Наша задача – «ветхого» человека умалить, чтобы внутренний обновился. Но этого не бывает без труда. Любовь к себе должна быть праведная, то есть правильная. Сделаем такое сравнение. Врачи заботятся о здравии человеческого тела. Они часто входят в противоречие со своими пациентами. Многие ведь твердят, что к докторам ходить не надо, они только мешают жить так, как хочется: если нельзя пить, курить, объедаться, зачем такая жизнь? Врачи же ратуют за здоровый, правильный образ жизни. Они понимают, что человека, получающего удовольствие, угождающего своему чреву, поедающего чипсы, «сникерсы» и запивающего их колой, ждут печальные последствия. Так же священнослужители, являясь врачами человеческих душ, говорят духовным чадам: то, что тебе сейчас приятно, на самом деле не полезно, это погубит.

В уголовном кодексе есть статья за убийство человеческого тела, но, к сожалению, у нас нет наказания за убийство человеческой души. Убийство души другого человека – страшный поступок. Человек с убитой душой становится изгоем, он не может построить семью, поскольку крайний эгоист и не способен ни с кем ужиться…

Господь сказал Своим ученикам: «Если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за мною» (Мф. 16: 24).
Согласно толкованию святого Макария Великого, отвергнуться себя - значит отвергнуться своей «второй» души, той, которую образовали в нас грехи, страсти. Христос сказал: «Кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее» (Лк. 9:24). Что означает погубит? Мы настолько срослись со своими страстями и грехами, что, когда начинаем вести против них борьбу, кажется, это уже не жизнь. Вспоминаю 1980-е годы, как люди реагировали, услышав о том, что кто-то стал монахом: «Что ж ты с собой сделал-то? В монастырь ушел, ужас!» А человек стал подвизаться в монастыре, чтобы бороться со своим эгоизмом, с которым все рождаются.

Главные болезни души – гордость и тщеславие, то есть желание тщетной, пустой славы, когда мы постоянно думаем, как выглядим, что о нас подумают, скажут. Человек ищет, чтобы его прославляли. А дальше еще выше - гордость, когда человек презирает других. Он великий, у него на престоле главное место занимает его «Я». Знаю одну семью, мужу с женой за пятьдесят лет и они отказались от рождения детей, потому что весьма сильно «любили» друг друга. Жена побоялась потерять форму, ведь муж любил ее именно такой. Женщина сознательно не стала матерью, потому что испугалась изменений своего тела, настолько оно любимо ею. Это неправильная любовь к себе. Или другой пример. Вместо того чтобы встать утром пораньше, сделать зарядку, выйти на пробежку, человек себя «любит»: он подольше поспит, повкуснее поест. Но это опять же не любовь к себе.

Мы должны бороться против всего неправильного. Отвергнуться себя, иными словами, отлучить себя от всего нечистого, греховного, дьявольского. Тогда человек восходит на крест, и страдания, самораспятие становятся «чистилищем», очищением. Праведная любовь – любовь к себе как к образу Божию, к себе такому, каким ты вышел из рук Божиих. То есть нужно полюбить оригинал. В Успенском соборе Троице-Сергиевой лавры как-то раскрыли старинную икону, а под ней оказался еще более древний и более ценный образ, его реставраторы и оставили. Сейчас есть технология, когда можно снять и сохранить оба изображения, но мы должны сохранить оригинал. В советское время на досках, на которых были написаны иконы, изображали упитанных, дородных трактористок, с оскалом, чтобы не говорили, что в СССР плохо живется. И вот такая безвкусица была намалевана на месте иконы. Мы понимаем, что это наносное, убираем его и возвращаемся к оригиналу. Человек вышел из рук Божиих замечательным, совершенным, но грех испортил его.

Мы должны любить всех, это высшая точка. Но сколько человек дошло до нее? Слышал такое: вот, сосед мой в храм ходит, а меня не любит. Но в храм как раз за тем и ходят, чтобы научиться этой любви. А учеба происходит не за три дня, и не за три месяца, и не за три года. В любви много ступеней, чтобы достигнуть самой высокой, нужно много лет. Мы знаем заданное направление и в этом направлении движемся. Господь, как читаем в Евангелии от Луки, сказал: «Аще кто грядет по Мне и не возненавидит душу свою, не может быть Мой ученик» (Лк. 14:26). Возненавидит не душу, которую Он создал, а тот образ, который привнесен грехом человека страстного, эгоистичного, гадкого. Мы должны его вытеснить и вырастить человека, способного на жертву, на добрые дела, слова. А начинается это с чего? Конечно, хочется сразу на сотый этаж перескочить. Но у нас лифта нет, есть лестница, по который идем своими ножками. Взойти на последний этаж можно только постепенно, и начинается это с доброй мысли. Именно с этого начинается наше спасение: заставлять себя по-другому думать. Мы должны жалеть другого человека. Если родители постоянно ссорятся, скандалят, какой ребенок у них вырастет? Есть поговорки на этот счет: «от лисы лисенок, от свиньи поросенок», «яблочко от яблоньки» и так далее. И вот вырос такой убогенький, и ему тяжелее, чем другим, быть добрым, тяжелее нести свой крест. Значит, нужно пожалеть человека, сказать: «Господи, помоги ему, а я не замечу, что он нагрубил, отвечу ему по-хорошему».

С какими людьми нам комфортно? С теми, которые готовы понести наши немощи, немощи нашего характера - сегодня я не в духе, а они выдержали меня, я им благодарен. Именно среди таких людей мы хотим жить. А если у меня искра, от ближнего - другая искра, что тогда? Даже с медицинской точки зрения это путь в могилу, преждевременный, потому что поднимается давление, появляются психозы, уныние, расшатывается здоровье. Медицина запрещает так жить. А если скажем о скандалящем: «Господи, помоги ему», помолимся за него, значит, не пойдем этим же путем. Повторю, все начинается с добрых мыслей, а потом пойдут добрые слова, следом - маленькие поступки, которые постепенно станут большими. Когда человек начинает к такому привыкать, ему некомфортно, если он не сделает что-нибудь доброе. И наоборот бывает, пока человек не спустит на кого-нибудь собак, ему некомфортно. Что ж, тоже жертва, но которую приносят не Богу, а бесу.

Человек должен не только за внешностью смотреть, но и следить за своими мыслями, сердечными пожеланиями, словами. А что у меня на сердце? Неприязнь, раздражительность, злоба, зависть. Что с этим делать, есть ли лекарство в аптеке? Нет, и к самому лучшему профессору придешь, не выпишет рецепт. Но, оказывается, лекарство есть. Оно в церкви, почему люди туда и приходят. Это не просто аптека, а целый стационар, где лечат. Ведь сердце только своими силами изменить невозможно. Часто сделаешь что дурное, совесть гложет, и что делать? Обратиться к Богу. Когда? Тут же. Нет возможности идти в храм прямо сейчас, незамедлительно обращайся к Богу: «Занесло меня, неправильно сделал, Господи, прости и помоги». Сердце свое нужно омывать, очищать, изменять и таким образом одухотворять.

Вот что значит любить себя - следить за собой, очищать себя молитвой и покаянием. И жалеть себя нужно. Совершил что-то неблагообразное, можно руки опустить, а можно пожалеть, то есть быстро уврачевать себя: вставай, не лежи в греховной грязи, заставляй себя сделать шаг. Пожалеть себя – это не лежать в постели. Как парализованный человек тренирует мышцы, постепенно начав ходить, делает гимнастику, так и мы должны. Ради какой цели человек жалеет себя? Чтобы достичь очищения. Очищение дает удовлетворение. А мы думаем, что удовлетворение, это когда свои уды довольствуем. На самом деле нехорошо желудок набивать неполезной пищей: разрушаешь весь организм.

Себя возлюбить означает жить правильной жизнью. Человек – социальное существо, он в связке, он не одиночка, у него есть родственники, друзья, значит, он должен помочь еще и им. Мы отвечаем за этих людей. Каждый христианин – воин, который воюет против духов злобы поднебесных, поэтому должен себя правильно любить, правильно жалеть и правильно относиться к ближним.

Я учился в Одесской духовной семинарии и там ненасытно читал книги. А потом владыка благословил меня ехать в Московскую духовную академию. Так я попал в Лавру.

Вскоре встал вопрос, принимать ли монашество или жениться. Я знал, что воля Божия проявляется через обстоятельства и через людей, но, чтобы она проявилась, нужно просить: «Господи, да будет воля Твоя», – просить явить эту волю – и я просил.

Первая половина первого курса Академии, мне 25 лет. Однажды ко мне подходит староста курса и говорит: «Идем писать прошение в монастырь». Я опешил: «С чего ты взял, что я собираюсь в монастырь?». Он отвечает: «Я проходил мимо, когда ты с кем-то стоял и говорил, что нужно идти в монастырь».

А я точно знал, что это слишком серьезно, что это не шутки, что я не мог ни с кем это обсуждать, пока сам не принял решения.

Но тут сразу возникла мысль: «Вот воля Божия». И я пошел и написал прошение. Ни с родителями не советовался, ни с кем-либо другим, маме сказал уже после, когда к ней приехал.

Так я попал в число братии, потом окончил Академию. Я думал, что жизнь так и пройдет, а Господь определил служить на Сахалине… Но перед этим было 17 лет в Лавре, из них 13 с половиной – благочинным.

Самый закрытый монастырь

В Троице-Сергиевой Лавре братия живет сокрыто от глаз паломников. Так устроен почти любой монастырь, но в Лавре это разделение территории более очевидное, чем где-либо. Забор, дежурный у входа на братскую часть…

Я расскажу о случае, который хорошо описывает эту сторону лаврской жизни. В мою бытность благочинным ко мне в гости приехал один батюшка с прихода (мы с ним вместе учились в Одесской семинарии).

Выхожу, а он стоит и разговаривает с какой-то женщиной. Потом она его благодарит, уходит, а он мне объясняет: «Я стою, жду тебя, подходит женщина и говорит: «Батюшка, а можно спросить?», – и задает свой вопрос. Я, как мог, ей ответил.

Она обрадовалась и вдруг говорит: «А вы не из этого монастыря!». Я спрашиваю, откуда она узнала, а она отвечает: «А те, кто живет здесь, с нами не разговаривают – они всегда куда-то торопятся».

Она была права: когда выходишь из монастырской проходной, всегда как будто попадаешь за линию фронта, где пули свистят. Ты должен попасть из точки А в точку Б, а вместо этого сразу начинается: «Можно вас спросить? Можно вас сфотографировать?».

Мы жили как в заповеднике! Не знаю, как сейчас, а тогда даже на заборах были таблички: «Троице-Сергиева Лавра, музей-заповедник». Мы для мирян были как зверушки, которых хочется потрогать. Но трогать зверушек нельзя, иначе им можно повредить.

Когда монах идет по монастырю, он ведь идет не чтобы посмотреть по сторонам… Отец Кирилл (Павлов) всегда нас спрашивал на исповеди: «Храните ли вы зрение?».

Братия всегда выходят с таким расчетом, чтобы только дойти до храма, например. А их останавливают: «Скажите, пожалуйста…». Ты не можешь говорить – ты опоздаешь на службу. С одной стороны, для братии такие разговоры – это непозволительная роскошь…

Вспомните Серафима Саровского: он после причастия шел к себе и ни с кем не разговаривал, а ведь можно было сказать: «Человек приехал к преподобному Серафиму откуда-то из тьмутаракани, у него умирает дочь, и что же это такое? Что это за эгоизм? Почему батюшка ушел и никому слова не сказал?».

Но если бы он отвлекался, он бы потерял благодать Божью. Ведь он стал принимать людей только в последние семь лет жизни, когда стал к этому готов.

Мне 54 года, я до Серафима Саровского не только духовно, но и «календарно» еще не дотянул. Когда я возвращаюсь после Литургии, как правило, меня тут уже кто-то ждет. Остается только укорять себя: «Господи, прости меня, я не могу быть с Тобой, я должен погрузиться в дела».

Бывает, что люди могут одновременно что-то делать, разговаривать, да еще и телевизор для фона включают. Я так не могу, у меня мысли рассеиваются. Поэтому и братия монастыря, особенно после службы и причастия, стараются идти молча.

Отец Михей

Я был благочинным Лавры 13 лет и три месяца. Я очень благодарен Богу, поскольку видел то, чего не видят другие монахи, – добродетели многих-многих-многих наших отцов и братьев. У каждого есть свое сокровище, которое дает ему Господь.

Отец Михей – лаврский звонарь, ныне уже покойный, сам мне рассказывал такой случай. Он был очень маленького роста с рождения. А когда он учился в школе, на нем стали испытывать какой-то препарат, чтобы вызвать рост.

Он вырос, но произошли серьезные гормональные нарушения: не росла борода, голос как у женщины. А сколько раз его за женщину принимали! В 1987 году пришел корреспондент с отцом Михеем поговорить – а этот монах был удивительным звонарем, от Бога – и через раз переспрашивал: «Что вы, матушка, сказали?».

И вот однажды отец Михей мне рассказал: «Очень мне грустно стало, что у меня нет никакого таланта. Да еще в таком убогом состоянии нахожусь. И стал я плакать и просить Господа помочь, что-то мне дать. И вот ночью я увидел сон: мы все стоим к преподобному Сергию, подходит отец Кирилл, и вдруг откуда-то что-то черпает ведром. Я не вижу, что это, но понимаю, что это благодать Божья.

Отец Кирилл несет это ведро, и вдруг из него выплескивается одна капелька, блестящая, как жемчужина, и падает на землю. Все кинулись за ней. И я ее схватил! Открываю ладонь, а она так блестит, что у меня глаза заболели, я и проснулся с болью в глазах. В скором времени после этого я стал слышать, так как не слышат другие!»

Как он стал слышать! Рассказывали, что однажды на заводе ЗИЛ сделали большой колокол. Позвали отца Михея его послушать. Он подошел, легонько дотронулся и говорит: «Не хватает четверти тона». Они уже и сами посчитали, а он без всяких расчетов понял. И посоветовал: «Снимите фаску полмиллиметра – будет звучать чисто». На заводе так и сделали и были в шоке: они со всем своим техническим аппаратом не знали, что делать с этим колоколом.

Вот такой отец Михей был. Когда он это рассказывал, всегда говорил: «Отец Кирилл ведь целое ведро нес, а мне одна капелька досталась, и что эта капелька сделала».

Слева – Игумен Михей (Тимофеев)

Скрытые дары

Отец Кирилл (Павлов) даже нам старался не показывать свою духовную жизнь. Я жил через стеночку, приходишь к батюшке утром, а он скрывает, что всю ночь молился. Любая добродетель глубоко целомудренна.

Когда архиепископа Василия (Кривошеина), который жил в одно время в одном монастыре с преподобным Силуаном на Афоне, однажды попросили рассказать о старце, он ответил: «Я ничего не могу сказать, я его тогда не видел. Он не был облечен каким-то саном, духовника, например, через который может проявляться благодать. Он был простым монахом и прятал благодать Божью».

Так же и отец Кирилл. Я никогда не просил его: «Батюшка, помолитесь, как мне поступить в такой-то ситуации?». Я говорил только: «Батюшка, подумайте со мной, как мне лучше тут поступить», – потому что слова о молитве были бы уже поводом к тщеславию.

Когда я только полгода как пришел в монастырь, поступил в Академию и был послушником, меня один владыка звал к себе в иподьяконы. Говорит: «Давай ко мне в епархию, я тебя быстро рукоположу, будешь служить». Владыка был близок к тогдашнему наместнику Лавры. Но я чувствовал, что нужно было оставаться в обители: я еще не оперившийся птенец, куда мне ехать?

Пришел к отцу Кириллу, с которым был тогда знаком всего полгода. Спрашиваю: «Батюшка, как мне поступить? Как волю Божью узнать?». Отец Кирилл отвечает: «Выбирай, куда твое сердце располагает. Можешь идти – а можешь и тут остаться». Я говорю: «Батюшка, я волю Божью хочу узнать», – но чувствую, что он закрылся.

Но я настолько загорелся, что сказал: «Если бы я хотел идти или не идти по своей воле, то я бы к вам не пришел. Я отрекся от своей воли и пришел к вам спросить волю Божью, а вы мне не хотите помочь. Погибнет моя душа – Господь спросит с вас». Отец Кирилл меня обнял, а у меня уже слезы текут, и говорит: «Успокойся, не ходи ты никуда».

После этого у нас с батюшкой контакт появился. А я ответил тому владыке: «Я никуда из обители не пойду, только разве что выгонят». Но на батюшку не ссылался.

Отец Селафиил

Я расспрашивал, когда жил в Лавре, о том, как там было до меня. Ведь далеко не все записано. Например, после войны, в 1950-е, в Лавру специально заселили неверующих людей. В братских корпусах жили семейные люди, а рядом – монахи, сколько их тогда было.

И вот один такой семейный мужик, в Бога не веривший, как мне рассказывали, любил песни на гармошке наяривать. Как православный праздник – так его бес разжигает, он на двор и играть.

Однажды кто-то из братии не выдержал и сказал ему: что же ты делаешь, Бог же и покарать может. Той же ночью этот человек умер. Это была огромная встряска для всех, хотя некоторые и говорили: «Ну, бывает, перепил». Если человек не хочет верить, он не поверит.

Послушаний у тех отцов было гораздо больше, чем в мои времена. Я застал отца схимонаха Селафиила, он был фронтовик, прожил 94 года. Силищи был немеряной, редко кто из студентов мог его победить в армрестлинге. Проиграв старенькому отцу Селафиилу, студенты от стыда за гантели и гири брались.

А в келье у старца висел портрет Феодорушки – его жены, которая в 60 лет умерла. Она взяла с него слово, умирая, что он больше не женится и пойдет в монастырь. Он дал слово и пошел в обитель, тоже лет в 60, хотя выглядел на 40.

Потом рассказывал: «Я, – говорит, – не знал, как все устроено. Мне сказали: ты теперь послушник. Я понял так: раз я послушник, значит, я всех слушаюсь. Мне один монах скажет: принеси, – я принесу, другой: убери, – я уберу, третий: помоги, – я помогу». Всё это накладывалось, он бегал так, что однажды шел куда-то и обессилел – упал.

Благочинный увидел, выяснил, в чем дело, почему с раннего утра и до поздней ночи отец Селафиил с ног сбивается, и засмеялся: «Запомни, послушник, ты должен слушаться меня, отца благочинного. А остальное не нужно».

Это был очень любвеобильный старец. Люди к нему, когда он заболел, в келью на исповедь ходили, хотя обычно у нас не принято, чтобы женщины в кельи заходили. А он всех принимал и угощал еще.

Поначалу отец Селафиил был крепкий, а по старости его, бывало, качнет – он и упасть может. Дали ему келейника. Ведет его келейник через всю Лавру на молебен к преподобному Сергию, а дело было зимой, на дворе снег, скользко. Келейник Вася поскользнулся – и не старец на юноше, а юноша на старце повис. И ничего! «Держись, Вася», – приговаривает отец Селафиил и дальше идет.

Архимандрит Виталий

Недавно похоронили отца архимандрита Виталия – это был потрясающий человек.

Он каждый день ходил на братский молебен. Не все на него ходят, а отец Виталий вдобавок нес хозяйственное послушание, был помощником эконома, потом заведовал лавкой. Он рассказал такой случай: «Однажды уже сил не осталось. Бегаешь по послушаниям, а вечером служба, еще нужно все правила вычитать, чтобы утром послужить. Я физически уже не мог».

Пришел он к отцу Кириллу и стал жаловаться: «Батюшка, так тяжело каждый день ходить на братский». Отец Кирилл отвечает: «Отец Виталий, все должно делаться по силам. Если устал – не ходи, отдохни».

Отец Виталий вспоминал: «Я как услышал это – мне так стало хорошо! На следующее утро я просыпаюсь, вспоминаю, что у батюшки спросился – могу и еще немного поспать. Только я закрыл глаза – и вижу преподобного Сергия. Преподобный Сергий говорит: «Все вы лентяи! Отец Симон – вот он раб Божий».

Тогда у нас один был отец Симон – инспектор Московской духовной семинарии и академии. Потом он был митрополитом Рязанским, а теперь уже скончался.

Отец Виталий говорит: «Я вскочил, оделся, прибегаю – успел!».

А у отца Симона тогда убиралась одна бабулечка. Отец Виталий к ней подходит и спрашивает: «Отец Симон ведь на братский молебен редко ходит?». Она отвечает: «Да, на братский он не всегда ходит, но каждое утро встает и начинает день с молебна преподобному Сергию». У отца Виталия даже слезы пошли, и он потом каждый день ходил на братский.

Отец Афанасий

Отец Афанасий – настоятель и смотритель Троицкого собора – был как ребенок. Человек удивительной чистоты и ревности. Мы над ним по-монашески шутили иногда. Но на иную шутку отец Афанасий строго отвечает: «Ты мне зубы не заговаривай, я еще правило не успел дочитать».

Молитвенные правила – это как гимнастика, упражнение для души; или как для обычного человека прибрать квартиру, помыть тело. Например, у нас был отец Нил, в схиме скончался. Если он когда-либо пропускал правила, то всегда это записывал, и когда уходил в отпуск, то все правила прочитывал по несколько раз – возмещал.

Отец Софроний

Иеродиакон Софроний тоже был фронтовик. Он очень любил всех нищих, калек и больных. Все, что у него было, он раздавал. В его келье висела лампочка, стол и стул стояли, а больше ничего не было. Иконы – и те бумажные. Он всегда с обеда набирал еду. Смотрю: берет селедку, заворачивает в две салфетки и в карман. Мне его подрясник жалко.

Я думаю: что он, не наедается, что ли? А он юродствовал. На самом деле он все, что выносил, людям раздавал. Когда у него ничего не было, он мог прибежать ко мне.

Стучал в келью всегда кулаком, и я знал, что это отец Софроний. «Слушай, – говорит, – там одна женщина, у нее беда приключилась, ей нужно как-то помочь, дай что-нибудь!». Я говорю: «Я же тебе вчера давал», – «Это была другая женщина! Что-нибудь дай все-таки!».

Потом оказалось, что он не только ко мне, он еще и к казначею ходил, он всех обходил, у всех брал, всё раздавал. Смотришь, он со всеми нищими разговаривает, слушает-слушает, переживает, старается утешить, помочь.

Отец Алексей

Отец Алексей молодым погиб – разбился на машине. Высокого роста был, выше меня, такой русский красавец, с 46-м или 47-м размером обуви. Еще будучи студентом, он копал могилы, хоронил бездомных или бабушек одиноких, которых больше хоронить некому, а когда перешел в монастырь, ему оставили такое же послушание.

Он сделал себе лопату из вертолетной лопасти, здоровую такую, и копал. И те гробокопатели, которые там же за деньги работали, зная, что он хоронит бездомных, приходили и помогали ему бесплатно.

В начале 90-х в моргах иногда не работали морозильные камеры. Привезут, бывает, неизвестно откуда, неизвестно кого. Человек лежит – уже черный, смрад страшный стоит. Отец Алексей и таких хоронил. Ему купили «Газель», и он в этой «Газели» из морга покойников на кладбище возил, там несколько гробов помещалось.

Я вспоминаю, как один молодой монах поехал ему помогать – отец Алексей попросил. Этот молодой человек потом рассказывал: «Меня блудная брань мучала. Приезжаем на кладбище, и я прошу, чтобы отец Алексей открыл какой-нибудь гроб посмотреть. Так и поясняю: блудная брань напала».

Отец Алексей ему говорит: «Сейчас, тут вот женщину нашли – она повесилась в лесу». Он гроб открывает, а лето ведь, там череп, кожа уже сошла, и выбегает здоровый жирный таракан. Молодой монах говорил, как пахнуло на него, так у него весь завтрак поперек горла и встал.

Похоронили они ее. Он говорил потом: «Назад едем в «Газели», на душе мирно. Мимо идут парни с девушками в обнимку, а меня ничего не трогает!». Память смертная, как отцы писали, очень помогает со страстями бороться.

Послушания

Чем отличается церковный человек от нецерковного? Церковный помимо рассудка живет и сердцем. Как мать чувствует своего ребенка, так отец духовный чувствует своих детей, молится за них.

Я как благочинный должен был назначать послушания. Кто пойдет служить на приходы за стенами монастыря, кто в женский монастырь на месяц или два служить – у нас было 26 точек за стенами обители. Кто поет, кто читает в храмах Лавры, кто исповедует на ранней Литургии, кто исповедует на поздней, кто служит и так далее.

«Личный состав» на мне, и это бывало очень трудно, потому что где люди – там и искушения. Кто-то скажет «благословите» – и пойдет, куда назначено, а кто-то начнет охать и ахать, что в женском монастыре, например, у игумении характер тяжелый.

Многие монахи были очень старенькие, почти умирали, и я им назначал келейника, который им помогал. Келейники порой приходили и рассказывали очень поучительные вещи.

Один монах ухаживал за таким старцем, а тот был очень суровый (как пишет старец Иосиф Исихаст, в монастыре нужны и мягкие люди, как вата, и твердые, как железо – и те, и те нужны). Этот старец келейника и принимать не хотел.

Молодой монах пришел к нему, а тот говорит: «Мне никто не нужен». У старца уже вши завелись, молодой монах его помыл, стал за ним ухаживать. У него два келейника менялись: то один, то другой. Один ухаживал, как мама за ребенком, а другой просто спросит: «Что, батюшка, вам нужно? Ничего? Тогда я пошел». Старец уже настолько к заботливому келейнику прилепился, что и второго про него спрашивал, когда придет.

Когда старец умер, его келейник пришел ко мне, сказал: «Скончался», – и разрыдался. Я его обнял и говорю: «Ты же знал, что уже подходит?». Он мне так ответил: «Да, я это видел, но у Бога нет копий, у Него всегда оригинал. Я понимаю, что такой человек больше на земле не появится. Мне так было жалко с ним расставаться».

Многие светские завидовали, когда узнавали, что если монах заболел, то у него будут два послушника, которые и в храм его возят, и ухаживают за ним. «Как у вас здорово! У нас будешь валяться, в дом престарелых сдадут, а у вас своих не бросают!». Я таким отвечал: «У нас, наоборот, послушники просятся поухаживать за каким-нибудь старцем, понимая, что это дело любви».

Когда говоришь со старцами, это укрепляет дух, ты понимаешь, что такое братство, единство. Это опыт, который не вычитаешь в книжке. То, что в книжке, проходит через сознание, а в жизни это проходит через сердце.

Бывали и стычки, и непослушание. Я помню, однажды одного монаха написал на послушание, а он раздосадовался на меня, пришел и говорит: «Нет, я туда не пойду». А сам мне в отцы годится. Что делать? Я подошел к отцу Кириллу и говорю, не называя имен: «Батюшка, как быть? Написал человека на послушание, он отказался. Я не хочу к отцу наместнику идти жаловаться, как вы посоветуете поступить?». Он говорит: «Давай за него помолимся».

Прошло несколько минут, и этот монах приходит на исповедь. Потом слышу – в келью стучится. Я открываю дверь, он сходу на колени: «Прости меня, отец, я согрешил». Я ему тут же земной поклон: «Прости меня, брат, и я согрешил!» С той поры, куда его ни напишешь – он всегда шел. Это отец Кирилл и его молитвы.

Отец Кирилл

Одна женщина, уже покойная, а в 1986 году старушка, была духовной дочерью отца Кирилла. Она мне рассказывала: «Я работала на заводе в Москве, а приехала на исповедь в Одессу к отцу Кукше (преподобный Кукша скончался в 1964 году, а она как раз незадолго до его смерти там побывала). Батюшка на исповеди спрашивает: «Ты откуда?». – «С Москвы». – «О, у вас там за огородами Лавра, езжай туда! Там найдешь отца Кирилла, ходи к нему на исповедь». Отец Кирилл тогда еще был совсем молодой, ему 45-ти лет не было.

Она вспоминала: «У меня имя сразу вылетело из головы. Приехала в Лавру, хожу, молюсь, смотрю. Идет батюшка, у меня от сердца отлегло, я спрашиваю, как этого батюшку зовут, а мне отвечают, что это отец Кирилл. Пришла к нему на исповедь. А я же на заводе работаю, молодая, незамужняя, там ребята шутят, пристают, у меня такие помыслы бывают, что мне стыдно монаху об этом говорить. Не стала говорить: думаю, в следующий раз. В следующий раз приехала – снова не могу сказать, стыдно мне. Закончила, батюшка молчит, потом нагибает мою голову и говорит: «Что же ты вот этот грех не исповедуешь? Умрешь, не дай Бог, куда же душа пойдет?».

Отец Кирилл принимал народ, а я жил через оргалитовую перегородку от него. Слышал, как он читал вечерние молитвы: время полпервого или час ночи, а в пять он уже будет на ногах. Я пытался даже беречь его…

Однажды вышел тихонько, вижу – в коридоре народ, отец Кирилл исповеди принимает, около полуночи. Я людям говорю: «Давайте тихонечко на выход, батюшке и отдыхать надо», – и вывел. Захожу к отцу Кириллу, говорю: «Батюшка, отдыхать надо все-таки, там и людей уже нет», – а он меня взял за руку и говорит: «Они ушли, а у меня это все на сердце, я спать не смогу».

Один монах (он ещё жив, поэтому не буду его имени называть) мне рассказал: «Я прибегаю в храм, а батюшка уже закончил исповедь. Я стучусь в келью – он открывает. Батюшка, я исповедоваться хочу! Он улыбается, говорит, если до утра ничего не случится, то после братского сразу исповедует. Я ушел, а на душе: «Что же это такое! Что за духовник! Как это так?!». Негодования все больше и больше. Я всех святых вспомнил!

Наутро встаю, прихожу на братский, а после мы подходим под благословение. Подхожу к батюшке, а он говорит: «Прости меня за вчерашнее». Он у меня первым попросил прощения! Я поклонился и ушел. Потом пришел и говорю: «Батюшка, простите меня окаянного!».

Один из нынешних епископов рассказывал, что в молодости бросил было духовное учебное заведение. Потом пришел к отцу Кириллу и говорит, что родители против, в Бога не верят. Будущий владыка из-за этого очень переживал. Батюшка его так утешил: «Не переживай, они оба – и мама, и папа – придут к Богу в свое время». И точно, его папа незадолго до своей смерти построил в поселке храм.

Не надейтеся на князи, на сыны человеческия

Нужно помнить, что и в монастыре есть грехи, есть страсти, потому что есть люди. У каждого человека есть и какая-то немощь. Господь это допускает, чтобы мы не возгордились. Страшно, когда люди нарисуют себе картинку чьей-то праведности, а потом вдруг эта картинка рушится, и тут же рушится вся их вера.

Были и у нас в Лавре искушения: один монах (он жил в Лавре, но не был в штате) сильно выпивал, даже из кабака как-то звонили: заберите, мол. Но он и крепко каялся: тысячу земных поклонов утром клал.

Было и такое искушение: за одним из иеромонахов женщина болящая начала гоняться. Даже через монастырский забор лазила, с нечеловеческой ловкостью. Кричит, что это ее муж, а на самом деле он и не знает, откуда она взялась, и исповедовать на службе из-за нее боится, потому что она во время исповеди истерику может устроить…

Игумен и великая тайна Лавры

Жизнь Лавры – тайна, к которой мы можем прикоснуться, но никогда не познаем до конца. Почему легче жить и спасаться в монастыре? Почему я избрал этот образ жизни? Я ведь ни разу об этом не пожалел, потому что увидел то, чего не могут увидеть миряне и даже студенты.

Был такой замечательный случай. Пришел однажды, примерно в середине 80-х, один человек и спрашивает идущего мимо монаха: «Кто у вас самый главный? Я хочу пожаловаться!». Ему показалось, что с ним как-то не так поступили.

Монах говорит: «Вам к самому главному? Хорошо!» И заводит его в Троицкий собор, к раке преподобного: «Вот у нас самый главный». Тот в ярости: «Вы что, меня за дурака принимаете? Он же мертвый!». – «У нас нет мертвых, Бог наш – не Бог мертвых, а Бог живых! Мы каждое утро приходим и берем у него благословение, тут тело почивает, а душа управляет обителью».

Этот человек задумался, ушел. Потом он стал настоящим христианином, приходил и всегда вспоминал, как монах поразил его таким простым ответом.

Лаврой управляет преподобный Сергий. Мы не знаем, почему одно происходит так, а другое иначе. Но мы доверяем преподобному. Святой Антоний Великий спрашивал Бога – и то не получил ответа. Мудрейший, просвещенный, имеющий дары… Он говорил: «Почему, Господи, одни рождаются больными, а другие здоровыми? Почему одни живут счастливо, а другие нет? Одни умирают молодыми, а другие в старости?». А Господь ответил ему: «Не испытывай судеб Божиих».

Записала Александра Сопова

Биография

Митрополит Даниил (в миру Александр Григорьевич Доровских) родился 27 декабря 1960 г. в Воронеже в рабочей семье, мать была верующей. В 1978 г. окончил среднюю школу, в 1979-1981 гг. служил в рядах Советской Армии. В 1984 г. окончил Одесскую духовную семинарию.

20 июня 1985 г. был пострижен в монашество в Свято Троице-Сергиевой лавре с именем Даниил - в честь преподобного Даниила Московского. 3 июля 1985 г. рукоположен во иеродиакона, 28 августа 1986 - во иеромонаха. В 1988 г. окончил МДА со степенью кандидата богословия. 26 мapтa 1988 г. возведен в сан игумена, 29 декабря 1989 г. - в сан архимандрита. С 19 июля 1988 г. нес послушание благочинного Троице-Сергиевой лавры. 11 ноября 2001 г. в Москве в Храме Христа Спасителя хиротонисан во епископа Южно-Сахалинского и Курильского.

За годы архиерейского служения епископа Даниила на Сахалине были открыты несколько десятков православных приходов и молодежные лагеря, а также православный лекторий, куда регулярно приезжали известные священники и религиоведы из Москвы. По благословению владыки Даниила были построены храм на острове Шикотан и часовня в Тятине на острове Кунашир - территориях, на которые претендует Япония. В 2004 г. на Сахалине был открыт филиал Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, в 2010 г. - Духовно-просветительский центр при Воскресенском кафедральном соборе Южно-Сахалинска.

Решением Священного Синода от 24 декабря 2010 г. (журнал № 120) владыка Даниил избран епископом Архангельским и Холмогорским.